Инновации и традиции
С конференции Всемирного Русского народного собора
 

Игорь Острецов, доктор физико-математических наук.
Одно из самых отрадных веяний нынешнего дня — это движение науки и религии навстречу друг другу. И особенно отрадно, что инициатором нашей встречи стал Всемирный Русский народный собор, стала Русская православная церковь, которую большинство воспринимает как весьма консервативный и не склонный к каким-либо инновациям институт общества. Вся история церкви показывает, что это не так. Что ортодоксия в вопросах веры и религии может сочетаться с самым смелым новаторством в других областях жизни. Особенно это касается социальной сферы, где нынешний "демократический шабаш" является оскорблением и церкви, и науки, в том числе социальной науки. Социальная наука, если посмотреть, полностью содержится в Евангелии. Вообще в науке существуют только три метода: статистический, самый низкий, которым пользуется демократия; метод экспериментальной индукции, который можно назвать гипотетическим методом, и высший, аксиоматический метод, на котором строятся математика и религиозные учения. Применительно к социальным программам возможно построение только на базе аксиоматического метода, поскольку мы там имеем дело с чересчур сложными системами и необходимо увидеть их не "изнутри", а "снаружи". Посмотрите на человека "изнутри", опишите его полностью через клетки и органы — думаете, это даст вам понятие о том, что он сделает в следующий момент? Но если мы будем знать его аксиоматику, его систему ценностей — мы гораздо больше будем понимать в его поведении и в его действиях. Поэтому в Евангелии, поскольку оно аксиоматично, содержатся фундаментальные аксиомы всего нашего мира, смысл в триединстве Бога-Отца, Бога-Сына и Бога -Духа Святого. Затем аксиома о том, что "вначале было Слово". То есть можно доказать, строго научно доказать, что свойства главных параметров нашего мироздания строго определены, что они были "запланированы" с самого начала. А социальные науки строятся на откровении, что не хлебом единым жив человек, но каждым словом, исходящим из уст Божиих. Вся наука может быть построена из этого утверждения. Внедрение такого понимания связи науки и религии — дело непростое, потому что победить личное любование в человеке, наверное, сложнее всего. Это как первородный грех. Тютчев был очень прав, когда сказал: "Нам умысел Его неведом потому, что верим мы в Него, но веры нет Ему".
Сергей Глазьев, доктор экономических наук, академик РАН, советник президента РФ по вопросам региональной экономической интеграции.
Сразу предупреждаю собравшихся, что буду излагать сугубо личное мнение, которое ни в коей мере не является какой-то официальной позицией. Если говорить о возможности выхода нашей страны на путь быстрого и эффективного экономического роста, то современная экономическая наука и научно-техническое прогнозирование позволяют весьма точно определить место, где мы находимся, понять, какие закономерности мы можем использовать, оценить наши возможности и выработать предложения по тому, каких целей необходимо достичь и каким путем лучше всего это сделать. Мы в Российской Академии наук занимаемся "длинными циклами" Кондратьева. Нами доказано, что в основе каждой такой "длинной волны" лежит соответствующий технологический уклад. С исчерпанием его внутренних возможностей экономика погружается периодически в состояние депрессии, выход из которой — всегда болезненный — связан с освоением комплекса ключевых производств нового технологического уклада. Дорога от цикла к циклу весьма тернистая, поскольку высокие риски и неопределенность формирования технологических траекторий в эти периоды затрудняют целеполагание как бизнеса, так и государства. В эти периоды экономика попадает в состояние турбулентности, быстро растут цены на товары и услуги, для которых характерна технологическая жесткость производства. Как правило, со скачка цен на энергоносители начинается переход экономики на новый технологический уклад. То есть, сначала экономический шок, который через повышение цен вызывает резкое падение прибыльности, затем депрессия, во время депрессии капитал освобождается из производств, где он уже не может получить прибыль. В этом состоянии он еще не пробивает дороги к новому технологическому укладу, а сосредотачивается на финансовом рынке. Создаются условия для возникновения и схлопывания финансовых "пузырей", что занимает несколько лет или даже десятилетий. Только тогда нащупывается новая прибыльная сфера инвестиций, возникает траектория нового технологического уклада, новый "длинный цикл". И только после того, как этот технологический уклад становится локомотивом развития, экономика выкарабкивается из состояния турбулентности, из депрессии.
Всё это, как правило, сопровождается институциональными изменениями: меняются лидеры развития, и это положение ведет к очень опасным последствиям, потому что прежние лидеры стремятся сохранить свое положение силой. Два, а может быть и три предыдущих кризиса закончились мировыми войнами, которые напрямую коснулись нашей страны. Так было в начале века, когда Российская империя была уничтожена в ходе Первой мировой и гражданской войн. Так было в 30-е годы, когда после Великой депрессии СССР столкнулся с вооруженными силами практически всей континентальной Европы, которые двинулись на нашу страну. Так было в 70-е—80 е годы, когда мы огромную часть ресурсов тратили на противостояние с американцами в "холодной войне". К сожалению, советская экономика не выдержала этого противостояния, в то время как американцы через милитаризацию путем раздувания угрозы космических войн — вложили большие средства в электронику и запустили новый технологический уклад, который обеспечивает их экономический рост в течение последних тридцати лет. Их рост еще, надо сказать, поддерживается за счет тех триллионов долларов, которые утекли из нашей экономики за это время. Сейчас мы снова находимся на пороге изменений подобного масштаба. И военно-политическая напряженность, которая усиливается на наших глазах, совпадает с динамикой смены периодов развития экономики.
На этой концепции я остановился подробно потому, что она достаточно точно позволяет определить ключевые направления политики развития, которые нужны, чтобы совершить скачок в экономике. Это, естественно, приоритетное развитие производств нового технологического плана. Естественно, это производства нового технологического плана. Сегодня сформировалось ядро: нано-, информационные и коммуникационные технологии, которые растут, несмотря на кризис. И те страны, которые раньше других сумеют эти технологии освоить, сумеют их широко внедрить в производство, — они быстрее оседлают новую "длинную волну" роста и сумеют двинуться вперёд. Собственно, таким образом и возникают феномены, получившие название "экономического чуда". Они происходят именно в моменты таких структурных сдвигов, когда отстающие до того страны получают шанс прорваться в образовавшееся "окно возможностей" и опередить лидеров прошлой волны экономического роста — конечно, если они оказываются способны вовремя перестроить свою технологическую составляющую. Что невозможно без активной государственной политики.
Исходя из понимания закономерностей долгосрочного развития, можно и нужно спланировать требования к эффективной экономической политике государства. Это, во-первых, стратегическое планирование, которое должно показывать миру, куда движется наша экономика, в чем заключаются и как используются наши конкурентные преимущества, где перспективы направления роста. Для примера: когда технологическое производство только начинается, можно обойтись небольшими затратами и получить гигантские эффекты. Скажем, в области генной инженерии компании с капиталом порядка нескольких миллионов рублей вполне могут освоить производство нового продукта, выйти на рынок и через пять лет иметь уже миллиарды оборота. Для успешной компании здесь необходимо 10-15 специалистов, хорошее оборудование, мозги и упорство. Если пытаться войти в зрелую траекторию — скажем, в производство электронных товаров — то здесь уже нужен завод, десятки миллиардов рублей, нужно импортировать технологию, нужна тысяча специалистов. А если поставить перед собой задачу создать отрасль предыдущего технологического уклада — скажем, современное автомобилестроение — будут нужны уже сотни миллиардов рублей и сотни тысяч людей. Сейчас на наш рынок ринулись транснациональные корпорации — нам даже не удается заставить их заказывать комплектующие у российских предприятий. Требования по локализации они выполняют путем создания всё новых и новых своих стопроцентных "дочек" на нашей территории. То есть, не удается преодолеть тот технологический разрыв, который сложился у нас в этой зрелой и перезрелой уже отрасли. Чтобы преодолеть этот технологический разрыв, нужны гигантские ресурсы. Поэтому очень важно выбирать те направления, в которых мы, опираясь на имеющийся потенциал, можем рассчитывать на взрывной эффект. Такие направления у нас есть: и в биотехнологиях, и в нанотехнологиях, и в атомной энергетике — но масштабы использования таких технологий сегодня исчезающе малы. Хоть мы и имеем все необходимые научно-технологические заделы, на мировых рынках таких продуктов наш вес редко где превышает 1% — разве что в продажах электронных микроскопов, а по другим позициям high-tech наша доля колеблется от 0,03% до 0,3%.
Стратегическое планирование должно быть подкреплено механизмами кредитования и финансирования перспективных направлений развития. Отсутствие таких механизмов является одной из главных причин, тормозящих развитие новых технологий в нашей стране. Длительное время наша макроэкономическая политика определялась интересами сырьевых отраслей, интересами иностранного капитала, поэтому вместо того, чтобы создавать долгосрочный кредит в экономике, наши власти просто обслуживали потоки иностранной валюты и эмитировали деньги исключительно под рост валютных резервов. В течение многих лет у нас работала колониальная модель, так называемая модель "currency board", когда государство не использовало свою эмиссионную монополию для поддержки экономического роста. И экономика шла туда, откуда поступали деньги, — то есть за рубеж. Это экспорт сырья, это импорт товаров и капитала, то есть типичная колониальная модель, которая в свое время Англия практиковала на своих зависимых территориях, очень удобная для эксплуатации, потому что когда работает такая модель денежного предложения, то вся экономика страны-колонии подчиняется интересам метрополии. В данном случае — мировому рынку, а еще конкретнее, через доллар США — транснациональному финансовому капиталу. В этой модели от России требуются только сырье и территория для потребления иностранных товаров и услуг. А также для свалки самых опасных отходов глобального производства, которые трудно или дорого утилизировать около источников происхождения. Следствием этой модели стали деградация нашей промышленности, резкое падение объемов инвестиций — здесь мы еще до сих пор не вышли на советский уровень, только одна третья — и полная деградация экономики с формированием самой примитивной сырьевой экономической структуры. И хотя после первой волны глобального кризиса 2008-2009 гг. политика несколько поменялась, тем не менее, до сих пор Центральный банк не ставит перед собой задачу создания "длинных денег" — формирования кредитных ресурсов, необходимых для финансирования развития перспективных направлений, для становления нового технологического уклада.
Что для этого нужно сделать — тоже хорошо понятно. Отработаны в мировой практике модели создания "длинных денег" на государственные нужды.
Есть американская модель, где Федеральная резервная система может эмитировать деньги только под покупку государственных казначейских товаров. Вся эмиссия денег идет в пользу государства через финансирование дефицита федерального бюджета.
Есть японская модель: кроме государственных институтов, есть еще и государственные банки развития.
В послевоенной Европе эмиссия денег шла через спрос со стороны производственных предприятий. Коммерческий банк получал доступ к кредитным источникам Центрального банка только после того, как давал кредит производственному предприятию. Центральный банк обменивал кредитные ресурсы только под обязательства производственных предприятий. И это стало главным механизмом формирования немецкого послевоенного "экономического чуда".
Китай, который совершил свое "экономическое чудо" уже на наших с вами глазах, создал долгосрочную систему кредитования экономики, подобную той, которая была в Советском Союзе, но в рыночной среде, когда Центральный банк и органы планирования формируют план развития, финансовый план, и под задачи модернизации Центральный банк выдает необходимое количество ресурсов для освоения новых технологий и для модернизации развития производства.
Естественно, такого рода сложная система, когда требуются стратегическое планирование, целевое управление кредитной системой и формирование больших объемов каких-то ресурсов за счет эмиссии Центрального банка под целевое использование этих денег со стороны предприятий, которые кредитуют коммерческие банки в свою очередь, — эта система, подкрепленная целевым программированием со стороны государства, требует высокого искусства управления, и она абсолютно невозможна в условиях той тотальной коррупции, которая процветает в нашем современном государственном аппарате.
Для того, чтобы такую систему создать, необходимы две элементарные базисные вещи: это высокая мера ответственности людей, которым поручено управлять экономическими институтами, а также законность и прозрачность всего происходящего. Ни того, ни другого в данный момент нет.
Поэтому главная проблема, которая мешает нам сегодня вырваться вперед и выйти, наконец, на траекторию быстрого и эффективного роста, кроется не в отсутствии предложений по экономической политике, не в недостатке понимания и проектов. Она кроется в пороках той системы управления экономической структуры, которая сегодня в государственной системе сформирована. В этой системе управления нет ответственности, а раз нет ответственности — значит, есть коррупция, потому что это две стороны одной и той же медали. И если с людей не спрашивают за результаты работы, то, значит, они занимаются личными интересами. И важнейший здесь вопрос — это восстановление той нравственной системы ценностей, которая позволила бы, при создании механизма ответственности, создать новую продуктивную элиту. То, что мы сегодня имеем, — возможно, лечению уже не поддается. Если 80% крупного бизнеса находится в оффшорах и при этом они не хотят заниматься решением проблем развития страны, ссылаясь на то, что в стране плохой инвестиционный климат — все это разговоры в пользу "новых бедных", вернее, богатых. Потому что у людей, которые вывезли из России миллиарды, а подчас и десятки миллиардов долларов — а в общем, за эти два десятилетия, более триллиона долларов — эти люди получили в свое распоряжение гигантскую собственность. Просто используя природные ресурсы России, они решают свои вопросы, вкладывая полученные деньги в зарубежные активы. Поэтому, если мы хотим совершить скачок и выйти к новому технологическому укладу, нам нужны новые правила формирования бизнес-элит, рекрутирования людей в систему государственной власти, чтобы вместо симбиоза коррупционного чиновничества и оффшорной олигархии получить продуктивную творческую элиту, ориентированную на развитие страны.
Материал подготовили Алексей КАСМЫНИН
и Полина ВИННИКОВА